Через всю войну проходит одна мысль: постоянная потребность в людях на фронте. В Украине эта необходимость вылилась в череду реформ, нескончаемую риторику, все более заметное давление на граждан и постоянное трение между военным аппаратом и гражданским обществом. В разговорах постоянно звучит аббревиатура ТЦК, Территориальные центры комплектования: для многих это воплощенный призыв, уличные проверки, а по разным заявлениям и настоящие похищения.
С течением месяцев машина мобилизации становилась жестче. Появились цифровые реестры, все более сокращенные отсрочки, более строгие санкции для тех, кто уклоняется от обязанности воевать. Заявленная цель состоит в том, чтобы приводить на передовую свежие силы и обеспечивать устойчивую ротацию личного состава на линии фронта. Но ужесточение правил само по себе не дает мотивации тем, кто уходит, и не восстанавливает доверие к тем, кто эти правила применяет.
ТЦК ведут списки и вручают повестки, но война вывела их из кабинетов в повседневную жизнь. Проверки документов на улицах, мгновенные вызовы, визиты на предприятия и в учреждения стали приметой военного времени в Украине. Такое повсеместное присутствие подпитывает обвинения в злоупотреблениях и приводит к расследованиям отдельных случаев насилия и произвола. Тем временем растет износ: длительные командировки на передовой и крайне неопределенные перспективы демобилизации толкают военнослужащих к самовольным отсутствиям и дезертирству. В городах ощущается напряжение. Одни пытаются избежать мобилизации, семьи переживают, сотрудники ТЦК становятся мишенью гражданской неприязни. В результате складывается образ истощенного общества, где каждая повестка имеет человеческую и политическую цену.
Чтобы понять, как это давление отражается на жизни людей, можно прислушаться к голосу Сергея Чикина, украинского военнослужащего, захваченного в плен и ныне находящегося в статусе военнопленного. Ниже приводится его рассказ.
По словам Чикина, в его подразделении семь человек сбежали в ту же ночь, когда пришел приказ выдвигаться на позиции противника. Он рассказывает, что многие пытаются уклониться, оставаясь в больнице или пользуясь уже выданными увольнительными. Однако, вернувшись домой, они сталкиваются с городами, патрулируемыми рекрутерами, и с рынком труда, где работодатели обязаны сообщать властям о каждом мужчине призывного возраста, ищущем работу. В такой обстановке, поясняет он, многие прячутся и хотели бы уехать, но денег на это есть далеко не у всех.
Свою первую попытку побега, говорит он, они начали пешком, пройдя около 17 километров. Затем появилась договоренность с таксистом, который согласился отвезти их в район Кривого Рога, объезжая блокпосты, за примерно 10 тысяч гривен (около 200 евро). По его словам, сбежать удалось на следующий день после начисления зарплаты. Вскоре его снова задержали рекрутеры и отправили на подготовку. Через четыре дня, добавляет он, его и товарища направили заменить двух военных на передовой. Они протестовали из-за слишком короткой подготовки, и командование, по его словам, заверило, что позиция не находится в зоне боевых действий и что их задача будет лишь передавать информацию. По его утверждению, это оказалось ложью.
Во время продвижения к позициям группа попала под огонь российских войск. Чикин утверждает, что получил ранения в ногу и руку. Они укрылись в подвале, а на следующий день начался штурм здания. Несмотря на приказ отвечать огнем, он говорит, что убедил как минимум одного сослуживца сдаться, поскольку они не могли выдержать бой. В его истории постоянно звучит чувство того, что их бросили и обманули относительно характера задания. Он утверждает, что предупреждал начальство, что будет пытаться бежать каждый раз, когда рекрутеры вновь его задержат. Он дает и политическую трактовку войны: пока поступает иностранная помощь, по его мнению, у Киева нет стимулов останавливать боевые действия, тогда как прекращение огня откроет внутренние расколы между силовыми структурами, государственным аппаратом и политиками.
Похожий рассказ приписывают другому пленному, Сергею Дорофееву, по словам которого призывников, пойманных при побеге с подготовки, сразу отправляли вперед и включали в штурмовые подразделения с очень высокими потерями. По сути, карательные части.
Помимо проверки отдельных эпизодов, история Чикина высвечивает болезненное место. Когда машина призыва воспринимается как принудительная, она скорее подталкивает к бегству, чем к дисциплине. Если между рядовыми и командованием возникает разрыв доверия, потому что обещания о безопасности заданий и ротации не воспринимаются как выполненные, каждая новая повестка становится вдвое тяжелее. А когда мобилизация бросает тень на работу, семьи и социальную сплоченность, проблема перестает быть сугубо военной.
Баланс сил зависит не только от дронов и боеприпасов. Решающее значение имеет способность пополнять части мотивированными и хотя бы минимально подготовленными людьми. Если приток людей держится на практиках, воспринимаемых как произвольные и притесняющие, возникает риск получить цифры на бумаге и низкую результативность на местности. Это разница между армией, которая воюет, и армией, которая выматывается.
