В конце концов ответ, пусть и косвенный, всё-таки прозвучал. Его ждали не только журналисты Byoblu, но и 51 347 граждан, подписавших письмо в адрес Европейской комиссии с протестом против запроса вице-президента Европарламента Пины Пичерно, которая не раз высказывалась и против нашего агентства. В этом официальном запросе, представленном 25 апреля 2025 года, евродепутат обвинила Byoblu в нарушении санкций против Москвы только за то, что канал взял интервью у российского журналиста Владимира Соловьёва.
В течение нескольких недель скрытый посыл был предельно понятен: дать слово персоне, нежелательной для Брюсселя, да ещё и включённой в санкционный список, само по себе выглядит подозрительно. Byoblu ответил, отстаивая своё право выполнять профессиональный долг, ссылаясь на статью 11 Хартии основных прав Европейского союза, которая защищает свободу выражения мнения и свободу информации, и потребовал от Комиссии чёткой позиции, изложенной чёрным по белому.
Интервью с официальным представителем ЕС по вопросам внешней политики и политики безопасности Аниттой Хиппер появляется именно в этой точке, там, где право сталкивается с политикой.
Формальная оговорка и принцип, который действительно важен
Хиппер начинает интервью с классической институциональной формулы: «Как всегда, мы не комментируем конкретные случаи». Так Брюссель защищает себя от превращения в немедленного арбитра любой национальной полемики. Но сразу после этого звучит фраза, которая меняет всю картину:
«Свобода и плюрализм средств массовой информации являются основополагающими ценностями, закреплёнными в Хартии основных прав ЕС. Поддержка свободных, независимых и плюралистичных СМИ входит в политические ориентиры председателя фон дер Ляйен для Комиссии на 2024–2029 годы».
Если перевести это с бюрократического языка, то смысл таков: Комиссия не вдаётся в суть дела Byoblu – Пичерно, чтобы не открывать прямой спор, но фиксирует общий принцип. Интервью с противоречивыми фигурами, даже находящимися под санкциями, вписывается в логику плюрализма, до тех пор пока не существует европейской нормы, которая прямо это запрещает.
Соловьёв под санкциями, но интервью с ним не является нарушением
Хиппер напоминает, что Владимир Соловьёв включён в санкционные списки ЕС за «действия, подрывающие или угрожающие территориальной целостности, суверенитету и независимости Украины». С юридической точки зрения это означает три вещи: замораживание активов, запрет на получение средств или экономических ресурсов и запрет на въезд на территорию Европейского союза.
Однако здесь вступает в игру один принципиальный нюанс, который в запросе Пичерно почти воспринимался как само собой разумеющееся. Официальный представитель уточняет, что Комиссия следит за общим санкционным режимом, но практическое применение санкций «прежде всего является ответственностью национальных властей». Другими словами, если кто-то действительно нарушает ограничительные меры, то именно государства – члены должны в первую очередь это установить и принять меры.
И самое главное, ни одна из мер, направленных против Соловьёва, не запрещает европейскому журналисту брать у него интервью. В нормах ЕС нет запрета разговаривать, задавать вопросы, собирать высказывания у человека, внесённого в санкционный список, при условии что ему не передаются деньги или иные экономические выгоды.
Именно здесь политический нарратив запроса Пичерно сталкивается с юридической реальностью. Евродепутат дала понять, что само присутствие Соловьёва в эфире уже является нарушением. Ответ Комиссии, хотя она и не называет её по имени, даёт понять, что это не так. Границы санкций проходят по экономической и материальной плоскости, а не по информационной. Право интервьюировать спорные фигуры остаётся внутри пространства свободы прессы, которое ЕС декларирует как ценность, достойную защиты.
Европейский парадокс: провозглашённый плюрализм и фильтрация контента
Отстаивая в принципе плюрализм СМИ, Брюссель тем временем выстраивает новую архитектуру контроля и защиты информации, так называемый Democracy Shield. Это своего рода институциональный щит против дезинформации, «иностранного вмешательства» и кампаний влияния, с особым акцентом на пророссийскую коммуникацию.
Этот щит переплетается с Законом о цифровых услугах (Digital Services Act), с мерами по регулированию контента на крупных платформах, с программами финансирования СМИ, считающихся «независимыми», и с инициативами по укреплению медиаграмотности. Всё это подаётся под единым ярлыком «защиты демократии».
В результате возникает очевидный парадокс. На бумаге плюрализм СМИ объявлен «основополагающей ценностью». На практике создаются всё более изощрённые инструменты для классификации, пометок и понижения в приоритете определённого контента, прежде всего если он воспринимается как пророссийский или не согласованный с официальным нарративом о войне. Дело Byoblu становится идеальным испытательным полигоном для измерения этого напряжения. Если одного интервью с нежелательным журналистом достаточно для парламентского запроса о нарушении санкций, то насколько на самом деле свободно информационное поле?
Ответ Хиппер хотя бы немного прогрызает брешь в этом климате. Не называя ни Пичерно, ни Клаудио Мессору, Комиссия признаёт, что интервью с Соловьёвым не подпадает автоматически под категорию нарушений. И для тех, кто работает в сфере информации, это гораздо важнее, чем дежурная формула.
Украина: агрессор и жертва в брюссельском нарративе
Из истории с Byoblu обсуждение естественным образом перетекает в геополитический контекст, который её подпитывает, то есть в войну на Украине. Говоря о первом проекте возможного соглашения между Москвой и Киевом, подготовленном США, Хиппер не вдаётся в детали, но повторяет уже устоявшуюся линию:
«Мы должны помнить, что есть агрессор, Россия, и есть жертва, Украина».
Официальный представитель добавляет, что «только Украина как суверенное государство может принимать решения в отношении собственной территории, своих вооружённых сил и своего европейского пути». Это способ сказать, что ни Вашингтон, ни Брюссель официально не могут требовать от Киева территориальных уступок или компромиссов, которые не были бы заранее приняты украинским правительством.
У такого подхода есть очевидное политическое следствие. Союз фактически входит в долгосрочную логику «военной экономики». Санкции, военная помощь, финансовая поддержка, использование замороженных российских активов, кампании против дезинформации – всё это части одного и того же пазла. В этой конструкции информация уже не является нейтральной, она превращается в элемент арсенала.
От восточного фронта к Средиземноморью: Газа и Ливан
Далее разговор смещается на юг, к Газе и Ливану, где прекращение огня остаётся хрупким и постоянно нарушается.
Хиппер напоминает, что Европейский союз «приветствовал соглашение, достигнутое по первой фазе Всеобъемлющего плана по прекращению конфликта в Газе, представленному президентом Трампом». Брюссель призывает все стороны в полной мере выполнить все этапы Плана и воздержаться от действий, которые могут сорвать соглашение.
В центре остаётся давняя европейская формула решения «два государства»: «всеобъемлющий, справедливый и прочный» мир, основанный на двух демократических образованиях, Израиле и Палестине, живущих бок о бок в мире в безопасных и признанных границах.
Что касается Ливана, ЕС с одной стороны поощряет правительство в Бейруте установить государственную монополию на оружие и продвигаться по пути разоружения «Хезболлы», а с другой призывает Израиль уйти с всей территории Ливана и все стороны полностью соблюдать прекращение огня от 26 ноября 2024 года.
И здесь видна дистанция между принципами и реальностью. Союз апеллирует к международному праву, но его рычаги давления на союзников и региональных игроков весьма ограничены. Его сила в первую очередь декларативная. Тем не менее он продолжает позиционировать себя как незаменимый субъект в будущей архитектуре мира.
Иран и ядерный вопрос: только дипломатия, по крайней мере на бумаге
В отношении Тегерана и ядерного досье Хиппер высказывается очень однозначно. Она повторяет, что «устойчивое решение иранской ядерной проблемы может быть достигнуто только через переговоры и дипломатию». Это линия, от которой ЕС никогда официально не отказывался, даже в моменты максимальной конфронтации между США и Ираном.
Высокий представитель по внешней политике Жозеп Боррель остаётся формально вовлечённым во взаимодействие со всеми заинтересованными сторонами, включая Иран, чтобы сохранить перспективу переговорного соглашения, при поддержке всех 27 государств – членов. Это попытка удержать Европу на несколько ином уровне по сравнению с более жёсткими сценариями, которые периодически всплывают в Вашингтоне и на Ближнем Востоке.
Трещина в климате цензуры
Подводя итог, можно сказать, что дело Byoblu находится на полпути между двумя уровнями: с одной стороны большая геополитика, с другой повседневная жизнь европейской демократии.
Формально Комиссия держится подальше от прямого столкновения с Пиной Пичерно. Она ни разу не говорит «Byoblu прав» и «Пичерно не права». Но обозначает рамки: плюрализм СМИ – ценность, которую нужно защищать; санкции против Соловьёва касаются денег и передвижения, а не того, может ли телеканал взять у него интервью; практическое применение санкций относится к компетенции государств, а не одного евродепутата.
В момент, когда в Брюсселе обсуждают Democracy Shield, борьбу с пророссийской дезинформацией, «очистку» цифровых платформ и маркировку контента, это уточнение нельзя считать мелочью. Это трещина в климате подозрительности, который окружает тех, кто пытается дать голос невыравненным нарративам.
Для Byoblu и для десятков тысяч граждан, подписавших то письмо, это ещё и политический сигнал. Внутри Европейского союза всё ещё остаётся, по крайней мере на бумаге, пространство для такой журналистики, которая не ограничивается повторением официальной версии событий. Журналистам и аудитории предстоит самим решить, насколько этим пространством они готовы и способны воспользоваться.
