В новой гонке перевооружения Европы и итальянское правительство решило перейти черту, которая еще вчера казалась неприкосновенной. Министр обороны Гвидо Крозетто объявил, что представит законопроект о введении в Италии новой формы военной службы. Речь идет об изначально добровольной модели, призванной создать резерв подготовленных граждан, которых можно будет призвать в случае кризиса. Но помимо технических деталей главное другое: граница между гражданским обществом и военной логикой уже пересечена.
Почти двадцать лет эта линия оставалась ясной. После приостановки обязательной воинской повинности в 2005 году негласный сигнал был прост: у государства будет профессиональная армия, но оно больше не станет систематически стучаться в дверь к восемнадцатилетним. Защита отечества оставалась прописанной в Конституции, но уже не предполагала массового призыва.
Сегодня разговор меняется. Речь пока еще не идет о полном возвращении обязательной службы, но снова выстраивается прямое отношение между молодежью и военной формой. Это уже не только вопрос бюджетов Министерства обороны, саммитов НАТО, зарубежных миссий или процентов ВВП на вооружения. Это нечто, что входит в реальную жизнь людей: в учебные планы, в работу, в семейные решения.
Именно в этом политический и символический скачок, который имеет значение. Пока говорили о «милитаризации общества», многие могли отмахнуться от этого выражения как от риторического преувеличения: ведь не было ни массового набора, ни всеобщего призыва под ружье. Сегодня, с идеей вновь загонять молодежь в казармы, пусть даже только на добровольной основе, эта милитаризация перестает быть абстрактным словом. Она становится возможным опытом, предложенным, поощряемым, а иногда и вознаграждаемым путем.
Правительство настаивает на добровольном характере проекта. Это немаловажная деталь, но ее недостаточно, чтобы успокоить общество. В политике слова имеют значение только до определенного предела. По-настоящему важны структуры, которые создаются. Если государство формирует устойчивую нормативную базу для военной подготовки тысяч молодых людей, если выстраивает маршруты, стимулы, системы признания заслуг, такая опция становится частью пейзажа. Она уже не выглядит исключением, а превращается в норму.
А норма со временем может меняться по смыслу. То, что сегодня подается как выбор для немногих, завтра под давлением международных кризисов или новой патриотической риторики может превратиться в своего рода нравственный долг, если не юридическую обязанность. Легко представить медиакампании, в которых «тот, кто действительно любит страну», призывается пройти службу, а тот, кто отказывается, вызывает подозрение.
Есть еще один момент, который в Италии хорошо помнят и который никто не вправе делать вид, что забыл. Система воинской повинности в прошлом очень часто была глубоко клиентелистской. Нужные связи позволяли сыновьям богатых и влиятельных людей избежать реальной службы и попасть в «удобные» части, в офисы, на должности, далекие от любых проблем. Тех, кто был лучше защищен, устраивали, всех остальных отправляли туда, где было нужно, будь то самая жесткая «наборная» служба или самые неприятные задания.
Если сегодня власти снова берутся за вопрос воинской повинности, пусть даже в формате добровольного резерва, возникает неизбежный вопрос: в этот раз все будет иначе или нет? Сейчас, когда Европа открыто говорит о «войне у порога», будут ли дети политиков, менеджеров, тех же генералов нести настоящую службу с нарядами, подготовкой, лишениями, или мы станем свидетелями очередного повторения сценария, при котором реальные риски вновь лягут на одни и те же плечи? Система, которая требует от молодежи готовиться к войне, но при этом последовательно оберегает детей элит от конкретных последствий этого выбора, изначально лишена легитимности.
И есть еще самый неудобный вопрос, который почти никто не хочет произносить вслух: готово ли итальянское общество? Готова ли итальянская молодежь? В последние десятилетия им транслировали очень четкий посыл, явный или скрытый: учитесь, путешествуйте, ищите работу, выкручивайтесь как можете на нестабильном рынке труда, а война вас напрямую не касается. Теперь от этого же поколения, часто зажатого между неподъемной арендой, низкими зарплатами и постоянной неуверенностью, требуют добавить в список еще и готовность надеть форму и, возможно, погибнуть в бою.
Для целого поколения воинская повинность была рассказами отца и деда. Конфликт в массовом восприятии был чем-то далеким, происходящим где-то еще, часто поданным через ток-шоу и социальные сети. Мысль о том, что лично придется надевать форму, не входила в образ будущего для большинства молодых людей.
Новизна как раз в этом: правительство открывает дверь, которую считали закрытой. Делается это во имя безопасности, необходимости «готовиться к худшему», ответственности перед союзниками. Но каждый раз, когда сдвигается граница между гражданской и военной сферами, цена платится не только в деньгах. Она платится в культуре, в человеческом измерении, в символическом порядке. Это означает сказать целому поколению: война больше не просто далекий эпизод, а сценарий, к которому ты лично можешь быть призван готовиться.
Обсуждение неизбежно будет представлено как чисто техническое. Будут спорить о сроках службы, выплатах, совмещении с учебой и работой, о гарантиях. Все это важно, конечно. Но если останавливаться только на этом уровне, мы упускаем главное.
Суть в том, что государство вновь начинает претендовать на нечто более глубокое, чем простой платеж налогов и соблюдение законов. Оно снова требует, пусть даже потенциально, время жизни, физическую доступность, принятие дисциплины и иерархии, которые по определению не обсуждаются. Оно вновь кладет на стол идею того, что гражданство может включать в себя подготовку к убийству и риск быть убитым.
Можно быть сторонником или противником такой линии. Можно считать ее необходимым шагом в все более нестабильном мире, а можно видеть в ней серьезную ошибку, еще сильнее приближающую Европу к предвоенному климату. Но одно несомненно: та граница, которая долгие годы отделяла повседневную жизнь итальянской молодежи от военного мира, уже не там, где мы привыкли ее видеть.
Когда граница пересечена, она перестает быть ограничением и превращается в прецедент. Если сегодня в публичную дискуссию возвращается идея снова отправлять ребят в казармы, пусть даже «на несколько месяцев и на добровольной основе», завтра сделать следующий шаг будет уже проще. Почва подготовлена.
Именно поэтому решение правительства касается не только тех, кто оказался непосредственно затронут, не только тех, кому сейчас или скоро исполнится восемнадцать лет. Оно затрагивает сам образ, который Италия имеет о себе и о своем будущем. Страна, привыкающая жить с войной как с реальной возможностью, это уже другая страна, чем та, что, оставаясь членом военных союзов, по-прежнему воспринимает мир как практический горизонт, а не только как формулу в официальных речах.
Милитаризация итальянского общества с этого дня уже не просто формула для конференций. Это процесс, который входит в биографии, в жизненные траектории, в выборы тех, кто только начинает строить свое будущее. И это изменение оптики, однажды случившись, очень трудно повернуть вспять. Перешедшая граница перестает быть границей. Это новая норма, от которой, хотим мы того или нет, придется отталкиваться, когда мы будем обсуждать, каким обществом мы хотим стать.
